Анкета Андрея Бадьина

Я поклонник математической логики, фантастического реализма и коммунизма по Ефремову — Стругацким.

Основания математики, классическая математика, математическая физика, теоретическая физика, философия науки, фантастика, авторская песня и русский рок, живопись, искусство иллюстрации, кинематограф, советская мультипликация, аниме

Пикник на обочине, За миллиард лет до конца света, Жук в муравейнике, Хищные вещи века, Солярис, Маска, цикл рассказов о Пирксе, Властелин Колец, Сильмариллион, Тлён, Укбар, Orbis Tertius, Злодейка, Голубятня на жёлтой поляне, Гуси-гуси, га-га-га…, Мастер и Маргарита, Игра в бисер, Паломничество в Страну Востока

Владимир Высоцкий, Михаил Щербаков, Сергей и Татьяна Никитины, Александр Башлачёв, Александр Розенбаум, Андрей Макаревич, Борис Гребенщиков, Сергей Калугин

Жизнь даёт человеку три радости, тёзка. Друга, любовь и работу.

Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный!

Дауге очень хорошо представил себе этот разговор Марии Юрковской с пятнадцатилетними пареньками и девчонками из районной школы. Где уж тебе понять, подумал он. Где тебе понять, как неделями, месяцами с отчаянием бьёшься в глухую стену, исписываешь горы бумаги, исхаживаешь десятки километров по кабинету или по пустыне, и кажется, что решения нет и что ты безмозглый слепой червяк, и ты уже не веришь, что так было неоднократно, а потом наступает этот чудесный миг, когда открываешь наконец калитку в стене, и ещё одна глухая стена позади, и ты снова бог, и Вселенная снова у тебя на ладони. Впрочем, это даже не нужно понимать. Это нужно чувствовать.

Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек. Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее. Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них, наконец, в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди.

(Аркадий и Борис Стругацкие)

— Сколько вам лет, Рыцарь?
— Двенадцать.
— Это не правда.
— Правда. Мне всегда было и будет двенадцать.

Но есть утешенье — как будто
Последний патрон в обойме, —
Последняя горькая радость,
Что каждый из нас был прав.

(Владислав Крапивин)

Великая сила — организованный человеческий коллектив! Нас шло две тысячи человек, каждый из нас в эту страшную ночь был бы слабее и легче песчинки, но вместе мы были устойчивее горы. Мы пробивали бурю головой, ломали её плечами, крушили её, как таран крушит глиняную стену. Ветер далеко унёсся за обещанные тридцать метров в секунду, мы узнали потом, что в час нашего перехода по тундре он подбирался к сорока. И он обрушивался на нас всеми своими свирепыми метрами, он оглушал и леденил, пытался опрокинуть и покатить по снегу, а мы медленно, упрямо, неудержимо ползли, растягиваясь на километр, но не уступая буре ни шагу.

(Сергей Снегов)

И мы знали, что можно уйти, но забыли дорогу домой.\\ Путь на родину — это война. Каждый шаг — это выигранный бой.\\ Если ты не умеешь понять, то попробуй хотя бы поверь:\\ Мы живые пока мы идём, наша родина — СССР!

(Дмитрий Аверьянов)

— Но почему? Почему? Где я ошибся? В чём? Покажите!
Это было почти кощунством — требовать объяснения у Гордона, дряхлого восьмидесятилетнего Гордона. Требовать после того, как он твёрдо дал понять, что его слова — истина. Но нет, сейчас в этой комнате, где возникла единая теория поля, это не было святотатством. Оба они — и Стигс и Гордон — подчинялись одному закону, который был выше их, и этот закон обязывал Гордона представить доказательства. Он не мог его нарушить, иначе бы наука превратилась в религию, а он — в первосвященника.

(Дмитрий Биленкин, «Запрет»)